Дорога из века в век. Век ХХ заканчивается, век ХХI начинается - Ирина Ярич

В тёплые летние вечера Мария Петровна засиживалась допоздна на лавочке во дворе или на раскладном стульчике в саду или в огороде. Пока было светло, она читала какой-нибудь познавательный журнал о природе, который брала в библиотеке. А когда начинало смеркаться, Мария Петровна оставляла чтение и наблюдала за процессом поглощения света темнотой. Ей нравилось наблюдать смену оттенков неба, быстро изменяющегося на востоке и упрямо бирюзово-розового на западе. Звёзды появлялись словно ниоткуда. И как будто небосвод темнел от их всё увеличивающегося количества. Наконец разнообразные скопища мерцающих огоньков завораживали настолько, что она не слышала сестриных шагов, и только мелодичный голос Анны Петровны возвращал её в реальность.

– Марусь, спишь, аль нет?

– Нет, что ты. Посмотри красота, какая! – кивала Мария Петровна на манящие звёзды.

– Ночь ясная, звёздная… Скорей всего завтра опять дождя не будет, – констатировала Анна Петровна и добавляла с долей сожаления. – Да немало придётся воды натаскать, чтобы утром огород и сад полить, – затем она продолжала уже живее. – Я сейчас была у Полины, знаешь, что она мне рассказала… – и Анна Петровна передавала сестре очередные новости. Марию Петровну они почти не занимали, а действовали как снотворное. Она выслушивала говорливую сестру, приготовляясь ко сну, и лишь иногда отвечала ей, чтобы не обидеть.

Организм Анны Петровны требовал больше сна, поэтому она частенько просыпалась позже сестры. Это было на руку Марии Петровне, ей никто не мешал любоваться восходом солнца. Огорчали её пасмурные дни, когда унылая погода передавалась настроению.

Не способствовало настроению и скудное питание. Чтобы прокормить кабанчика Колязины вынуждено постничали. Последний раз покупали мясо в прошлом сентябре. Не чаще одного раза в неделю они позволяли купить себе дешёвой рыбы или солёной хамсы или кильки. Супы, щи и борщ варили постные, добавляя в кастрюльку по ложке подсолнечного масла. Картошка, вермишель или макароны, да каши без молока были на завтрак или второе. В какой-то степени выручали куры, они одаривали хозяек яйцами, хотя и не каждый день.

Колязины терпеливо и стойко держались и сносили нужду, ведь они растят кабанчика – это почти воплощённая надежда на сытную жизнь. Да, сейчас им туго, но пройдёт несколько месяцев и наступит конец их бедности. У них будет туша большого откормленного кабана, которая обеспечит их вкусной и питательной едой до лета. Колязины ещё не решили, что сделают с тушей: всю оставят себе или часть продадут. Неплохо было бы, как считала Анна Петровна немного выручить за него и купить сестре новые валенки, вместо латанных-перелатанных, а ей – осенние сапоги, а то старые промокают.

Вложения в кабанчика для сестёр Колязиных – это их будущее, которое должно стать началом их достойной, а не нищенствующей старости. Они скоро, ведь время летит быстро, вздохнут с облегчением, потому что прекратится их жалкое существование. Они понимают, изменить их жизнь смогут усилия их самих, хоть им, старым и больным, ой, как тяжко.

С раннего утра до позднего вечера сёстры проводили в делах и хлопотах. Накопить к осени денег на картошку стоило полуголодного существования. Без неё никак нельзя. В начале октября пожертвовали одной курицей, ею полакомились на день рождения Анны Петровны. Кабанчик к этому времени вырос, окреп, и его с трудом загоняли обратно в закутку со двора.

Когда установились морозы и выпал снег Колязины решили, что пора кабана резать. Заколоть кабанчика Анна Петровна попросила Ивана Михайловича и Степана Ильича, которые жили через три улицы, и работали сапожниками, но были опытны и в этом деле. Сами сёстры присутствовать не смогли, жалко всё-таки кабанчика. Они даже включили на полную громкость радио и телевизор, чтобы не слышать его предсмертные крики.

Колязины вышли во двор, когда Иван Михайлович осмаливал второй бок кабана. Степан Ильич помогал ему поворачивать тушу, отодвигал голову, уши, ножки. Паяльная лампа громко гудела, исторгая сине-оранжевое пламя. Щетина сгорала, обнажая почерневшую кожу.

Кровь слили в миску. В большой таз со снегом положили сердце, лёгкое, печень и почки. Из кишок и желудка выдавили содержимое и опустили в старое, но чистое ведро с водой. Их предстояло долго отмывать, прежде чем можно будет их начинить и превратить во вкусные колбасы.

Закопчённую шкуру тёрли снегом, пока она не посветлела. На здоровенный кусок целлофана насыпали толстый слой снега и на него положили свиную тушу. Мужчины спустили её в подвал. Внизу, против последней ступеньки стояла небольшая бочка с солёными огурцами. Слева от неё в углу – эмалированное ведро с капустой, которое завязано марлей и накрыто крышкой. Справа от бочки в двух ящиках хранилась пересыпанная песком морковь и свекла, которую местные жители называют бураком. У противоположной стены выстроились несколько банок с вареньем. Почти треть пола перегорожена двумя широкими досками, за ними россыпь картофеля. Целлофан со свиной тушей Иван Михайлович и Степан Ильич положили перед банками, рядом с картошкой.

За свою работу мужчинам не только заплатили, но и пригласили к столу. На его середине стояла бутылка кристально-прозрачного самогона. Справа – на плоской тарелке горка из ломтиков чёрного хлеба, слева – в миске пахучие солёные огурчики. Перед бутылкой в широкой сковородке ароматно дымилась мелко порезанная, и только что пожаренная свинина. Рядом в глубокой тарелке – горячая рассыпчатая картошка. Колязины вместе с гостями с удовольствием отведали вкусного ужина. Каким опьяняюще смачным показалось сёстрам мясо, ведь последний раз мясное блюдо они вкушали год и три месяца назад!

К вечеру, после хлопотливого дня сёстры присели к телевизору.

– Жалко кабанчика, а что делать. Теперь-то мы заживём получше, – сказала довольная Анна Петровна и с облегчением вздохнула.

– Анют, скоро получим пенсию. Давай начнём откладывать понемногу, а к весне насобираем, и, может, хватит и на поросёнка и на цыплят.

– Э-э, хватила: и поросёнка и цыплят. Хорошо бы. Но не потянем. Одного кабанчика еле выкормили, сами впроголодь сидели.

– Но цыплят нам надо обязательно. У нас же всего две курицы осталось.

– Да, цыплят надо, но вместе с поросёнком не потянем, нет.

– Ну, тогда цыплят побольше возьмём.

– Да, возьмём. А может, и уточек несколько штук прикупим?

– А гуси чем плохи? Только придётся их водить на озеро. Если бы у нас было кому траву косить и привести её, то завели бы кроликов.

– Ага, а ещё лучше нутрий – мех дороже! Размечталась! Нам хотя бы, дай Бог, цыплят купить и выходить их.

До поздней ночи проговорили сёстры, строя планы и радуясь, что тяжёлые времена теперь для них позади.

На следующий день Анна Петровна решила сварить горохового супа. Горох ещё с вечера замочила. Утром поставила кипятить воду.

– Марусь, я пойду в подвал, отрежу свининки на суп. Скоро вода закипит, присмотри, – попросила она Марию Петровну, накинула фуфайку и пошла к двери.

Та кивнула в знак согласия и продолжила чистить картошку. Мария Петровна старалась срезать тонкий слой, чтобы меньше шло в отходы, а пальцы с опухшими суставами еле сгибались и плохо удерживали картофелину и нож.

Анна Петровна, ещё не дойдя до подвала, заметила на свежевыпавшем снегу следы, большие и глубокие. Удивилась, эти следы не походили на отпечатки обуви её или сестры. Смутная тревога проникла в душу. Когда же Анна Петровна подошла к двери подвала, так и обмерла. Словно холодный фонтан обдал её изнутри, вмиг похолодели кисти рук и ступни ног, а голову, будто обруч сдавил. Замок был сорван, а дверь чуть приоткрыта. Предчувствуя худое, она осторожно дотронулась до двери, как будто та могла укусить её. Медленно открыла, затем, как бы с опаской стала спускаться… Внизу на целлофане лежит примятый, слегка окровавленный снег. Свиной туши нет!

Анна Петровна не ахнула, простонала и в последней надежде обвела глазами подвал, но туши нигде не оказалось. Обида и отчаяние горчайшими волнами захлестнули её. Из уст вырвался вопль: «Кабанчик! Наш кабанчик!..» Побледневшее лицо вдруг стало багрово-красным. Анна Петровна обхватила руками пылающую голову и только и смогла произнести «кабанч… каб…» Перед глазами возникла красноватая пелена, закрывшая собой всё. В ушах что-то заложило и зашумело. Ноги онемели, она перестала их чувствовать, и как подкошенная рухнула на земляной пол. Руки безвольно задёргались в судорогах. Постепенно ослабевая, она затихла.

«Что-то Анюта долго не идёт, не споткнулась ли?» – подумала Мария Петровна, очищая головку лука. Выждала немного. Сестра не возвращается. Мария Петровна уже тревожась, схватила старый жакет и поспешила во двор. Когда стала подходить к подвалу, её удивило, что кроме цепочки сестриных следов к подвалу тянутся ещё две, одна от него ведёт к забору, а другая – обратно. Возле двери натоптано. «Ах! Беда!» – вырвалось у неё, когда увидела сломанный замок. Она поспешила спуститься, превозмогая боль в ногах.